СЛАВА И КПСС (рассказ)

Родители у Славы были партийными.
Нет, упаси Боже, не идейными, а просто членами КПСС. Номенклатурно, т. е просто по должности, иначе не было бы этой должности. Отец работал режиссером в областном театре, а мать руководила швейной фабрикой. Оба очень любили свою работу и делали ее не на страх, а на совесть. Но, как бы ни были они высокопрофессиональны, занять руководящую должность можно было только вступив в партию.
Быть идейными коммунистами в 60−80 годах было моветон. Даже просто смешно, уже все всё давно поняли, но таковы были правила игры. Если ты не тупой работяга и хочешь чего-либо добиться в своей профессии — вступай в партию (похоже, сейчас в России снова такая же ситуация).

Отец Славы считался идеологическим работником и раз в три года обязан был ставить спектакль про Ленина — Брежнева, после чего компетентные органы убеждались, что он «свой» и закрывали глаза на остальные спектакли с элементами «рассуждений о истории» и противостояния «народ — власть» с некоторыми аналогиями и аллюзиями. Также изредка грозили пальчиком за легкие диссидентские высказывания, прослушивание «Голосов друзей» и коллекции икон, открыто развешанных в квартире — все-таки творец, ему нужно позволить некоторые вольности.

Матери же эта партия была вообще побоку, Целыми днями она лаялась с райкомом по поводу поставок тканей и матюкала тупых, жирных швей и закройщиц, зарабатывающих в три раза больше нее. Но вот возглавить фабрику без партбилета было нельзя.
Было в ее биографии одно темное пятнышко. Пребывание в оккупации во время войны. Правда, было тогда Славиной матери всего 2 года от роду, да и отец ее, летчик Красной Армии, комиссар и коммунист, героически был сбит в июле 41-го над Азовским морем (тела не нашли, значит пропал без вести, семье можно платить всего пол-пенсии), но анкетка была подмочена. По этой причине мать мурыжили в заместителях лет 10, и когда фабрика, под руководством всяких проворовавшихся «инструкторов райкомов» стала дышать на ладан, КПСС вынуждено выдала партбилет и приказала возглавить. Конечно, регулярно заставляя повышать свой идейно-политический уровень посещениями всяких Институтов Марксизма-Ленинизма, партконференций и прочих шабашей.
Мать работала хорошо, скоро фабрика вылезла из ямы и за ее продукцией в магазинах образовались даже небольшие очереди.
На одной из партконференций ее хвалили и наградили громадным 1,5×2 метра узбекским ковром ручной работы с портретом Ленина и орнаментом в азиатской стиле.
Такой подлости от партии не ожидал никто. Шел 1979 год.

Ковер привезли домой и, когда Слава уснул, на кухне состоялся семейный совет. Всегда сдержанный отец шепотом матерился и ругал жену, — почему она, дура, не нашла возможности отвертеться от этого мерзкого и опасного подарка?
И что теперь с ним делать?
Положить на пол, где в принципе и самое место ковру, невозможно, все-таки в доме бывают гости, коллеги, да и сосед КГБшник частенько заглядывал пропустить с отцом по стаканчику армянского коньячка, порассказывать политические анекдоты и после написать стандартный отчет о лояльности режиссера, по семейному так… но ногами по вождю? Родители родились перед войной, при Сталине и прекрасно знали, что за этим последует. Конечно, уже не расстреляют, но загонят на ту же Колыму, руководить театральным кружком в чукотском доме пионеров, как минимум.
Подарить ковер было нельзя — официальная награда. Почти все стены в Славиной квартире занимали книги, даже обои можно было не клеить, в семье было около 6 тысяч томов, интеллигенция, понимаете ли…
Единственное свободное место — над кроватью матери, туда и был повешен «Старик Лукич» с раскосыми узбекскими глазами в тюркском орнаменте. Благо гости в спальню почти не заходили, да и отмазаться всегда можно «Под Лениным сплю!»

Была у Славы одна ненавидимая им обязанность по дому — как только выпадет снег выносить все паласы и ковры во двор многоэтажного дома, тщательно выбивать, потом стелить на чистом (!) снегу, засыпая белым сверху, полчаса топтать ногами, и уже после жесткой щеткой счищать ставший грязным снег, — в общем, выполнять роль современного моющего пылесоса. Мать была строгой, скандальной и очень чистоплотной. Карьера экономиста — хозяйственника не смогла убить в ней гены простой деревенской украинской бабы с борщом, варениками и всегда блестящей хатой.
Только вот с Лениным этот вариант был также невозможен. Колотить палкой по лицу вождя мирового пролетариата, на виду у сотен жильцов, телефон в КГБ просто взорвался бы. Но и спать под пыльным произведением предков сегодняшних московских дворников она не могла.

Учитывая постоянное пребывание родителей на советском производстве, Слава чуть ли не с детского сада был предоставлен сам себе. Уже в 6 лет он умел приготовить яичницу, поджарить на сковороде котлеты с макаронами и не сжечь квартиру. В 8 мог спокойно уехать общественным транспортом за город на рыбалку на весь день. В 13 был отправлен в путешествие с группой детей от профсоюза по городам — героям СССР аж на три недели. В каждом городе, после обязательных экскурсий сваливал до позднего вечера в вольный полет, пока воспитатели с милицией искали пропавшего мальчика, и с ужасом звонили по межгороду матери, на что, кстати, получали циничный ответ:

— Чего орете, дуры?! Нагуляется — сам придет, этот никуда не денется, он самостоятельный.

Получив паспорт, Слава уже практиковал развлечения в размахом.
Сообщал родителям, что сразу после школы поедет на рыбалку с ночевкой, что было в порядке вещей. Сбежав с третьего урока, ехал в аэропорт, садился на самолет до Ленинграда, (1.5 часа), метро и в 18 часов заходил в общественные бани у Витебского вокзала, где по пятницам собиралась компания молодых (всего на 10−15 лет старше Славы) питерских художников, артистов и прочей богемы, с которыми он случайно познакомился в каком-то походе на байдарках.
Мужики парились мощно, весело. После бани все шли в мастерскую, варить картошку с тушенкой и пить самогон. Гитара, разговоры, стихи, эх…
После бессонной ночи, как только открывалось метро, Слава бежал в аэропорт, чтобы первым рейсом вернуться в свой город и предстать к обеду перед матерью усталый, без рыбы, с рассказом, как всю ночь не клевало. Не спалился ни разу.

Так вот на такого подростка и была выгружена проблема чистки Ленина.

Слава уже несколько лет дружил с шофером Москвича «каблучка» из гаража фабрики, коей руководила мать. Разбитной паренек, который возил ткани и выполнял функции личного водителя директора по производственным надобностям. Звали его Костя, был он с Украины, как положено, хитер, жаден, но в отличии от суровых северян, добр и не страдал излишней щепетильностью. Костя учил Славу водить машину, ремонтировать ее, и самое главное — учил выпивать. Со временем Слава частенько садился за руль, чтобы отвезти перебравшего Костю домой и легко выполнял весь мелкий ремонт, пока веселая компания шоферни употребляла напитки после трудового дня. Дружба была взаимовыгодной.
Вот этого Костю со служебной машиной Слава и вытребовал у матери, как стемнеет, под обещание официального отгула на следующий день (для обоих) и 5 рублей на бензин.
Часов в 9 вечера веселые друзья, с суровыми, недовольными лицами грузили Ленина в фургон, и покупали много пива, и ехали в пригород на дачу к Косте, где топили баню и немного повазюкав вождя мордой по снегу, парились и выпивали, расхваливая свою смекалку. Под утро затащив ковер домой, Слава лег спать, а Костя ехал бомбить на свой карман.
Свежий Ленин следующие полгода спокойно висел над кроватью, все были довольны.

В середине 80-х, когда ковер порядком надоел, а Слава к тому времени вернулся из армии, ему был озвучен окончательный приказ: «Избавиться, но по-тихому, чтоб на глушняк».

Слава не мог не устроить из похорон искрометное алкогольное шоу. Ковер был вывезен на моторной лодке в Северный Ледовитый океан, на борту был накрыт поминальный стол. Ковер был положен на воду ликом к небу и пока шерсть медленно впитывала воду, Слава с парой друзей, произносили тосты за упокой Лукича, цитируя наиболее известные его работы «Шаг вперед, два шага назад» и «Как нам реорганизовать Рабкрин». Через час Ленин медленно и символично пошел ко дну.

И раз уж этот рассказ приобрел такой неожиданный политический окрас, наверное, стоит упомянуть и о роли КПСС в жизни самого Славы.

В пионеры его приняли только во вторую очередь, т. к учился 10-летний паренек на двойки и тройки (что в то время было показателем смышленого и самостоятельного человека, а не очкарика и зубрилы). В комсомол Слава подал заявление сразу, как ему исполнилось 14 лет, исключительно из ненависти к скользкому, душащему пионерскому галстуку, без которого не пускали в школу. Но, как только выяснил, что звание пионера автоматически прекращается, заявление забрал, сказав, что не готов пока быть в передних рядах молодежи, что не вызвало удивления у учителей и одноклассников. Слава к этому возрасту имел авторитет раздолбая, себе на уме. Продержался он вне всяких политических сборищ аж до конца 10 класса, когда, перед самым выпуском пришел в райком и попросил просто выдать комсомольский билет, чтобы при скором поступлении в ВУЗ не задавали ненужных вопросов. В райкоме пошли навстречу и быстренько, без формальностей, выписали.

Слава прекрасно понимал: чтобы добиться чего-либо в этой стране нужно состоять в единственной партии, даже если не собираешься заниматься построением коммунизма. В армии он подошел к замполиту и спросил, не стоит ли ему подать заявление? На что пожилой майор, чьей обязанностью было как раз пропагандировать ленинские идеи, неожиданно ответил не по уставу:

— Не лезь, солдат, туда. Во всяком случае сам. Когда надо будет, тебя позовут, только вот захочешь ли тогда… а сам не лезь в это болото.

В конце 80-х, после армии и института Слава работал редактором молодежного вещания на областном радио. Выпускал молодежную программу, выдержанную в правильном идеологическом духе, что контролировала официальная цензура и коммунист — главный редактор. Молодежной программе позволялось чуть больше, ну всего, может, на один процент, похулиганить, так сказать. После отчета о комсомольской конференции, Слава мог поставить в эфир «Требуем Перемен» В. Цоя, за что его нещадно имел главный редактор, но в остальном Слава был свой, знал правила игры.
Однажды, присутствуя на заседании бюро обкома комсомола, сидя в уголку и перешептываясь с коллегой журналистом из молодежной газеты, он с удивлением услышал свою фамилию. Решив, что слишком громко шептал очередной анекдот, Слава встал и искренне извинился, что помешал этому скучному заседанию.

— О, Вячеслав Семенович, как хорошо, что вы здесь, можете выйти сюда, — произнес Первый Секретарь.

Слава выбрался из закутка и встал посреди комнаты.
В кабинете было не более 15 человек, все комсомольские функционеры, да пара редакторов газет, в принципе все свои, давно знакомые, не раз пили вместе. Но это был спектакль, типа — мы тут решаем судьбы, потом, конечно, пойдем бухать, но пока строгая иерархия и идеология.

— На повестке дня номенклатурное избрание нового члена бюро обкома комсомола. Вот, вы все знаете Вячеслава, он молодежный редактор на радио и предлагается в члены бюро. Слава уже год работает с нами и показал себя вдумчивым и прогрессивным журналистом. Мы считаем, что он достоин. Вопросы есть?
— Вячеслав, расскажите о себе.
— Да вы что, ребята, вы знаете меня как облупленного. Игорь, мы с тобой в одном классе учились…
— Старик, так надо, протокол ведется…
— Елки! Ну… Родителей вы знаете. Закончил школу № 10, два года плавал мотористом в речфлоте. КМС по байдарке. Армия. Институт. Потом сразу пришел на радио, уже 2 года там.
— Товарищи, отличная биография целеустремленного человека из хорошей семьи коммунистов. Конечно, Вячеслав иногда позволяет себе резкие суждения, известна его тяга к неформальным молодежные объединениям, хиппи, рокеры всякие, но, считаю, что в свете перестройки и решений апрельского пленума КПСС 85 года, это является наиболее прогрессивным опытом при работе с несоюзной молодежью, чего нам так не хватает. Новой струи, так сказать… Есть возражения? Нет. Вячеслав, поздравляю! Протокол закрыть.
— Ну чо, тебе сегодня проставляться, товарищ, бля.
— Да вы совсем охуели, что ли, — завопил Слава, — нахуя это мне? Я из командировок не вылажу, женился недавно, в универ собираюсь поступать, а мне еще на шабаши ваши ходить?
— Извини, братишка, должность у тебя номенклатурная, выбора нет. Но не ссы, ништяков тебе привалит, не поверишь сколько. Да, еще одна хрень, пиши уже заяву в партию, пока суть да дело, через год и примем.

Через год Слава, вернувшись с горячей точки на Кавказе, опубликовал большую статью, которая была признана разжигающей национальную рознь и противоречащей официальной идеологии…
Через час после выхода газеты он был с позором уволен с работы и выкинут из бюро обкома с выговором.

Еще через год КПСС была запрещена и карьера Славы рванула вверх стремительным домкратом, он же не был членом партии, мало того, пострадал от этих проклятых краснопузых коммуняк.